Хандра - Страница 37

Он обвел взглядом растрескавшуюся стену, по которой ползло несколько больших тараканов, и вздохнул. Ему было скверно и грустно, но это еще была жизнь.

Комиссар Никоро прибыл в Клуб избранных джентльменов в 6 часов с небольшим. Аристот уже сидел там, погрузившись в большое кожаное кресло со стаканом «Джи энд Би» в руке. Его маленькие глазки искрились от радости.

Никоро улыбнулся ему своим единственным глазом.

— Все в порядке? — спросил Ари.

— Все в порядке, месье Ари.

Никоро притянул к себе соседнее кресло и заказал свой «Фернё-Бранка».

Ари-убийца нахмурил брови:

— А в остальном я могу тебе доверять, проклятая макака?

Это было сказано ласково, и Никоро не обиделся.

— Как себе самому, месье Ари.

— Хорошо.

Воцарилось долгое молчание. Они были одни в клубе. Грек допил свое виски и спокойно сказал:

— Итак, осталась лишь одна маленькая деталь.

У Никоро возникло нехорошее предчувствие, но он прикинулся дураком:

— Какая же, месье Ари?

— Когда ты мне отдашь 40000 долларов, которые ты спер?

На этот раз молчание затянулось. Никоро соображал. Ни за что! Он не желал уступать деньги Ари. Но нужно было выиграть время.

— Послушай, — сказал Аристот, явно угрожая. — Я провернул все твое дельце. А ты — кретин. Ты мог бы мне сразу сказать об этом, обтяпали бы дело вместе и поделили бы пополам. Но тебе нужен урок. Кроме того, ты ни за что укокошил мою пантеру. Считай себя счастливчиком, что я не требую от тебя возмещения убытков.

Он поднялся.

— Поторопись с башлями. Второй раз просить не буду.

— Я не могу сделать этого до процесса, месье Ари.

— Тогда выпутывайся сам со своим процессом. Будь здоров.

Под его грузной фигурой заскрипел пол, и за ним захлопнулась дверь.

Глава 11

Над зданием Народного суда раскачивался большой коленкоровый плакат, на котором черными буквами было написано:

«Не будем становиться постыдным посмешищем. Мировая общественность смотрит на нас».

Он был датирован первыми политическими процессами революции, и его оставили там висеть на всякий случай. Потому что президент Букоко не нуждался в мировом общественном мнении.

Малко, несмотря на свое положение, не мог не улыбнуться, увидев надпись. Эта постоянная смесь невольного комизма и драмы истощала нервы. Временами ему казалось, что над ним грубо подшутили... Увы! Суд был настоящим и скорее лишен добрых намерений.

Суд находился в небольшом здании, расположенном в парке Президентского дворца. Так было проще для судилищ при закрытых дверях.

Положение не было блестящим. Со времени их второго ареста прошло четыре дня. На этот раз Никоро не терял времени.

Бриджит Вандамм пустила в ход все средства. В посольствах нечего было делать. Ей вежливо ответили, что поскольку преступление уголовное, то и речи не могло идти о вмешательстве в частные дела независимого государства. В крайнем случае, всегда имелась возможность предупредить Лигу защиты прав человека при условии, что она оплатит телеграмму.

Что касается ЦРУ, то Малко лучше, чем кто-либо другой, знал, что тут ничего не поделаешь. То, что с ним происходило, являлось частью профессионального риска. «Он был полезным человеком», — сказал бы Дэвид Уайз. Никогда, даже во имя спасения его жизни, они не откроют, что Малко выполнял задание.

Букоко не подавал признаков жизни: Бриджит не удалось его увидеть. Несомненно, он побаивался Никоро, и его нисколько не прельщало вмешиваться в его планы в отношении какого-то белого, которого он даже не знал.

«Впрочем, пока есть жизнь, есть и надежда», — сказал себе Малко.

Один из жандармов пнул его, чтобы тот поднялся. В зал входил председатель суда.

Вместо тоги судья надел бубу, на котором красовался вышитый священный бурундийский барабан, и белую шапочку. Два его заседателя также были в бубу. Все трое, казалось, бесконечно скучали. И выглядели они одинаково: яйцевидная голова, глаза без выражения, курчавые и очень короткие волосы.

Зал почти пустовал. Несколько молодых людей в зелено-голубой униформе ЖНК, пришедших посмотреть на Кудерка, кучка черных зевак, оповещенных по беспроволочному телеграфу, и заинтересованные лица.

В первом ряду, горделиво выпятив грудь, обтянутую изумрудной блузкой, и сверкая глазами, сидела Бриджит Вандамм. Ее полные слез глаза не отрывались от Малко. Тот немного волновался в своем черном альпаковом костюме; он был плохо выбрит, но его золотистые глаза смотрели так же соблазнительно.

Позади Бриджит сидел Аристот и жевал зубочистку.

Крошечный стул трещал под огромной массой жира. Его маленькие глазки выражали иронию и удовлетворение. А вечный костюм «розовое дерево» был в пятнах и измят.

Никоро прибыл последним, затянутый в желтую тунику, которая придавала ему вид канарейки. Он устроился рядом с Бриджит и поздоровался с ней, но бельгийка не удостоила его вниманием.

Ни одна газета не написала ни слова о процессе, а двери суда сторожили двое полицейских в штатском. Никоро не стремился к широкой рекламе.

Секретарь суда, тщедушный человек, одетый по-европейски в рубашку и брюки, монотонным голосом начал читать обвинительный акт. Малко содрогнулся, услышав перечень своих преступлений. Несчастный Кудерк выглядел не лучше. Он моргал как сова, застигнутая дневным светом.

Зачитав обвинительное заключение, председатель обратился к Малко на превосходном французском:

— Не желает ли обвиняемый что-либо сообщить суду?

— Я невиновен. Речь идет о провокации, направленной против меня, — сказал Малко. — Если вы осмелитесь меня судить, то это будет пародией, за которую вы ответите перед цивилизованными странами.