Хандра - Страница 55

Все та же тропическая восторженность. О том, чтобы ринуться на заграждение средь бела дня, не может быть и речи. Поэтому они останавливаются под табличкой. Базилио варит рис. Малко и Энн отдыхают в тени «лендровера».

Они предпочитают не разговаривать. Между крокодилами Киву и бурундийцами будущее представляется скорее мрачным. Малко взял американский карабин и трет свои ладони о дерево, пропитанное испарениями. Он, который не любит насилие, начинает понимать наемных убийц.

Не успели они оглянуться, как опустилась ночь. Они проглотили рис, который Базилио приготовил со своим ужасным перцем, и поделили банку тушенки.

Малко глядит на часы и встает. Значит, пора заканчивать.

— Поедем тихо, — объясняет он, — возможно, их не очень много. Поведешь ты. Как только мы их увидим, ты врубаешь фары и идешь на прорыв. Если они начнут стрелять первыми, я отвечу.

Энн просовывается за руль. Если бы у нее был карабин, она не колебалась бы ни секунды. Они ведь больше не в Фонтенуа, а у черномазых. Определенно, цивилизация неисправима.

Еще двести метров по широкой тропе — и раздается первый выстрел. Впереди и справа. Энн чувствует, как холодный пот льется по ее спине. Она тихонько пытается поддать газу. Базилио лежит на полу. Малко не ответил. Вновь наступает тишина. Энн в нерешительности поворачивается к Малко. Тот пытается улыбнуться.

— Поехали.

— О'кей.

Фары включены. В тридцати метрах от них из темноты возникает группа вооруженных солдат. Шестеро негров в форме посередине дороги. Они не двигаются, даже когда «лендровер» устремляется на них.

Вдруг у Малко возникает сумасшедшая идея. У тех не очень решительный вид. Он быстро прячет карабин под сиденье. Натянут каждый мускул.

Возможно, через пять секунд его разрежет очередь.

«Лендровер» тормозит в метре от них: пять солдат и один сержант, все с ручными пулеметами.

Малко мгновенно обращается с молитвой к Богу, выпрыгивает на «лендровера» и устремляется на сержанта, окликая его по-французски:

— Вы что, с ума сошли, вот так стрелять по людям?

Тот вытаращивает большие глаза.

— Бвана, никто не может пройти; дорога закрыта.

— Как закрыта?

Сержант оживляется и прислоняет свой ручник к откосу. Длинные речи все же более забавны, чем смерть. Напустив на себя важный вид, он объявляет:

— Мы имеем приказ никого не пропускать.

Малко торжественно вынимает свой бумажник и протягивает разрешение, выданное генералом Уру.

— У нас есть пропуск от вашего начальника. Прочтите.

Вернувшись к привычной обстановке, солдаты сбросили с себя воинственный вид и кучей повалились на откос.

Сержант берет бумагу и долго держит ее с бесконечным почтением вверх ногами, в свете фар. Затем возвращает ее Малко.

— Ну, если так, то хорошо.

Он небрежно козыряет и зовет своих солдат, затем исчезает на тропинке, облегченный мыслью, что ему удалось избежать кровопролития.

Энн не может опомниться от этого.

Ее разбирает нервный смех:

— Что это за фокус?

Малко протягивает ей бумагу, и она читает:

"Не принимайте моих посланцев в качестве ветреных бабочек, не представляющих большой ценности, иначе я буду вынужден понизить вас в должности впоследствии.

Генерал Уру, нежно любимый своими дамами и всегда верный своему слову".

Малко объясняет, как ему достался пропуск.

Они вновь трогаются. Через пятьсот метров дорога поворачивает, и они оказываются в какой-то деревне. Перед бакалейной лавкой, освещенной огромной лампой с рефлектором, стоит джип с пулеметом. За рулем какой-то белый. Немного дальше на земле сидят два негра.

Номер с пропуском не пройдет. Малко и Энн охватывает безграничная усталость. Это было бы слишком просто.

— Ничего не поделаешь, — объявляет Малко. — Придется «поговорить».

На этот раз будет стычка. Если только не случится чудо.

Энн останавливает «лендровер» рядом с джипом, и Малко спрыгивает на землю. Тип в джипе поднял голову, но не сдвинулся. Ацетиленовая горелка освещает лицо ящерицы с немного миндалевидными голубыми глазами, бритый череп и шрам в виде креста на лбу. На нем рубашка цвета хаки с непонятной нашивкой.

Холодные голубые глаза мерят Малко взглядом с головы до ног. Тот чувствует враждебность. Правая рука типа находится в десяти сантиметрах от рукоятки пулемета 30-го калибра. Малко спрашивает себя, успеет ли он схватить карабин. Неожиданно его необычайная память безотчетно приходит в действие. Эта голова что-то напоминает ему. Точно, есть.

— "Монашка"! — говорит Малко почти шепотом. Тот подскакивает. У него в самом деле глаза ящерицы. Затем в широкой улыбке открываются его неправильные и желтоватые клыки.

— Мы не знакомы? Не могу припомнить. Индокитай? Корея?

Голос гортанный, с сильным немецким акцентом. Малко качает головой, улыбаясь.

— Ни то, ни другое. Но Элько Кризантем по прозвищу «Турок» вам что-нибудь говорит?

— Турок!

В его восклицании сквозит почти нежность. Ящерица разражается:

— В Плейкю. Кретины из 25-ой американской пехотной дивизии убрались, не сказав нам ни слова. Без Турка я был бы еще там. Он тащил меня на спине пятьсот метров. Турок ваш приятель?

— Он мой друг и компаньон, — немногословно отвечает Малко. — Три года назад я спас ему жизнь в Стамбуле.

— Тогда вы и мой приятель тоже.

Он выпрыгивает из джипа, и вместе с Энн они устраиваются на расшатанных табуретах перед бутылками с пивом «Полар». Малко представляет Энн своего нового друга.

— Если мне не изменяет память, нашего друга зовут Курт. Он единственный из корейского экспедиционного корпуса, у кого был роман с американской монахиней. Откуда и его кличка, «Монашка». До этого он был сержантом вермахта.